– Прошу меня извинить, герр Беркель. – Франка встала и ушла в ванную.

Закрыв дверь, она прислонилась к ней спиной и дала волю слезам. Нужно все выдержать! Он пришел не за ней! Франку вдруг охватил ужас: она вспомнила незнакомца в Штутгарте, предлагавшего ей сигарету. Неужели Беркель каким-то образом узнал про микропленку? И скоро придут и другие гестаповцы?

Нет, он не может знать. Он ничего не знает. Я выстою!

Франка вытерла полотенцем слезы. Посмотрела на себя в зеркало. Вскипавшая в ней ненависть затуманивала мысли.

Нужно сдерживаться.

Беркель все так же сидел в кресле и не сводил с Франки глаз.

– Герр Беркель, чем я обязана вашему визиту, да еще в такое время?

– Мы, защитники рейха, не смотрим на часы. Враги-то не дремлют. И прошу, обращайся ко мне по имени. Нас многое связывает. Мы никогда не будем чужими.

У нее по коже побежали мурашки.

– Ладно, Даниэль. Что я могу для тебя сделать?

– Это не светский визит, Франка… хотел бы я иметь время на такие вещи. Ты здесь одна?

– Конечно. Если не считать тебя, разумеется.

– И все время была одна?

– Да.

Беркель выпил еще кофе.

– А для кого искала костыли?

Франка подобралась и попыталась улыбнуться.

– Для моего друга. Он здесь пробыл несколько дней, а потом уехал. Совсем забыла упомянуть. Я иногда такая рассеянная.

– Забавно, что ты говоришь о рассеянности. Я о тебе совершенно другого мнения. Ты всегда была собранной и целеустремленной. И отнюдь не дурочка, которую легко заморочить.

Он поставил чашку на столик.

– А кто твой приятель?

– Его зовут Вернер Граф. Он из Берлина. Пилот люфтваффе.

Если Джона найдут, сработает ли его легенда? Нет, ведь он прячется в тайнике. Нельзя ничего говорить. Единственное спасение – ложь, но этот человек умеет распознавать ложь и, уж конечно, видит меня насквозь.

– Пилот люфтваффе, вот как? Удивляюсь, что один из наших отважных летчиков польстился на такую грязную потаскуху, как ты.

– Он… уехал несколько дней назад, – только и нашлась сказать Франка.

– Завлекла его своей изящной попкой? Обманула, притворилась честной немецкой женщиной, распутная тварь?

Беркель взял со столика книгу.

– О, смотрите-ка! Потаскуха читает запрещенные книги! Одного этого достаточно, чтобы тебя засадить!

– Даниэль, она здесь просто завалялась… старая книга… Прости…

Сжавшись в кресле, Франка невольно посмотрела на дверь. Она знала: бежать некуда.

– Ты меня обманывала! Как я могу верить хоть одному твоему слову?

– Я про него не упомянула, чтобы избежать неловких минут. Из-за нашего общего прошлого.

– Я – сотрудник гестапо. Думаешь, личные переживания помешают моему расследованию?

– Нет, конечно, я…

– Я мог бы сказать, что ты меня разочаровала, однако я разочарован давно, еще с тех пор, как ты отвернулась от учения фюрера и увлеклась либеральными идеями.

– Я всегда была о тебе высокого мнения. Просто мы друг другу не подходили.

– То есть ты считала себя лучше? Ну а теперь кто лучше? Знаешь, как я поступаю с людьми, которые мне лгут? Знаешь, что я могу сделать с тобой, прямо сейчас?

– Даниэль, я уже искупила вину. Я усвоила урок. У тебя есть фотография жены и детей. Я хотела бы увидеть…

Он встал, надвинулся на нее.

– Как ты смеешь о них говорить, тварь! Как смеешь говорить о них своим грязным ртом!

Франка в ужасе отшатнулась.

– Даниэль, прошу тебя!

– Мы с тобой одни. Никого на много километров.

Он медленно двинулся к ней. Франка попятилась и уперлась спиной в стену.

– Прислушайся к своему сердцу. Ты же хороший человек. Прекрасный отец, любишь детей, предан рейху. Я – немецкая женщина. Не делай этого.

– Ты – маленькая шлюха, которая только для одного и годится – лежать на спине. И самый лакомый кусочек, какой мне довелось пробовать.

Франке показалось, что стены вокруг сомкнулись, и все стало как в тумане.

Отцовский пистолет – в ящике стола, в прихожей, как на другом конце света. Даниэль сжал ей пальцами плечи, словно когтями.

– Для любовницы вполне сгодишься. Может, я даже оставлю тебя здесь и буду навещать. Или суну в камеру и разрешу пользоваться всем желающим. Сама выбирай.

Он придвинулся вплотную, и Франка отвернулась. Попытался ее поцеловать, и ее едва не стошнило. Она отбивалась, ударила его ногой по ляжке и кое-как вырвалась.

– Сначала тебе придется меня убить.

– Это запросто.

Франка бросилась бежать, но Беркель схватил ее за руки и поволок в спальню.

В то счастливое лето тридцать четвертого года здесь спали родители.

Франка сопротивлялась, расцарапала ему щеки. Он пинком открыл дверь и швырнул ее на кровать. Дверь захлопнулась.

– Давай, дерись. Так даже интересней.

Франка закричала, когда он, прижав ее к кровати, стал срывать с нее одежду. Она стала царапаться – и получила пощечину. Словно оглушенная лежала она на кровати, а Даниэль начал расстегивать ремень.

Дверь спальни с треском распахнулась, и ворвался Джон с пистолетом в руке. Беркель повернулся, и Джон, размахнувшись, ударил его в лицо, а гестаповец вцепился в его пистолет. Грохнул выстрел; пуля попала в стену. Беркель бросился на Джона, стукнул по загипсованной ноге и стал выкручивать ему руку. Джон упал и выронил пистолет. Беркель расстегнул кобуру, и тут Франка прыгнула ему на спину, и они оба повалились на пол. Джон дотянулся до его горла, но Беркель вырвался и перекатился через порог, в гостиную. Джон опять бросился к нему, однако тот успел вскочить.

– Значит, Франка, это и есть твой дружок? – спросил он, доставая оружие.

Джон кинулся к пистолету, но Беркель уже поднимал свой. Держа палец на спуске, он открыл было рот… и вдруг из его груди ударил красный фонтанчик. Беркель выронил пистолет, обернулся – лицо у него выражало крайнее изумление. Сзади стояла Франка, сжимая в руке отцовский пистолет.

– Нет, Даниэль, он мне не дружок. Он вражеский разведчик. И ты был прав: я всегда понимаю, что делаю.

– Грязная…

Франка опять нажала спуск, и последние в своей жизни слова Беркель не договорил. Он упал – сначала на колени, потом на спину.

– Ублюдок! – Франка разрыдалась. – Мерзкий ублюдок!..

Кровь Беркеля растекалась по полу ровным красным кругом. Открытые глаза смотрели в потолок.